Йоханнес А. Нейдхарт

ДУХОВНАЯ СТРУКТУРА НАСТОЯЩЕГО

(Опубликовано в 1927 году в журнале “Призыв”, выпуск 1,2)

Хотя всегда было трудно постичь духовные движения того или иного времени в их более глубоком смысле, сегодня эта трудность актуальна вдвойне. Не потому, что не хватает дальновидных, проницательных наблюдателей, или что письменное отражение господствующих идей даёт исследователю слишком мало исходных данных — наоборот. Как раз количество имеющегося материала и многообразие явлений оказываются причиной того, что мы больше не можем обозреть целое, не говоря уже о том, чтобы овладеть им. Возможно, прошедшие времена и имели свои особенности, и, пожалуй, никогда в истории духовное направление людей не указывало на единую цель. Но в большинстве случаев в нём проявлялась характерная черта, точка, из которой выходила ориентация на всё остальное. И даже если с одной стороны были видны только большие линии материализма, а с другой — идеализма, всё же было, по меньшей мере, известно, на чём основывались отдельные стремления и к чему они в конечном итоге вели. Напротив, то, что сегодня разыгрывается перед критически проверяющим взором религиозного философа, представляет собой страшный беспорядок во всех отношениях. Как у одного оказывается в руке нить и он думает, что с её помощью сможет пройти сквозь лабиринт, как через несколько шагов обязательно пересечёт дорогу другая и собьёт со следа. Какое-нибудь «новое» направление «духовно-научного» рода, которое, естественно, претендует на то, чтобы быть единственно правильным, тотчас обращает на себя внимание, и всё, что было до сих пор, отступает на задний план.

«Дайте мне точку опоры, на которой я смогу разместить рычаг, — воскликнул однажды Архимед, — и я переверну мир». Это высказывание особенно актуально сегодня, когда не только кропотливо возведённое здание человеческой мудрости вот-вот рухнет, но и когда земля буквально трясётся под нашими ногами, а под нами разверзлась пропасть. Только так можно объяснить, почему некоторые наши современники предаются чувственному угару, граничащему с безумием, в то время как другие цепляются за каждую соломинку духовного опыта, даже технологические достижения рассматривая как колоссальный культурный прогресс. Дикий фарс, то комедия, то трагедия — отвратительная смесь высшего идеализма с безудержным «изживанием себя»: вот наше время. Что удивительного в том, что люди всё больше и больше оскудевают внутри и в конце концов теряют всякий интерес к духовному миру! Где их опора, где надёжная земля?

Церкви прилагают все возможные усилия, чтобы укрепить «верующих» в том, что в них они имеют спасение. Не остаётся неиспытанных средств, даже если они весьма поверхностны и сомнительны, чтобы, по меньшей мере, удержать численность приверженцев. Одно мероприятие вытесняет другое, церковные праздники и церковные дни сменяют друг друга. Дело обстоит так, словно христианам не хотят дать покоя, чтобы более глубокая потребность вообще не шевелилась. Чем же её можно было бы удовлетворить? Так что должно быть «действие», действие любой ценой. Специально с этой целью была создана широко распространённая система объединений, которая, хоть и не лишена организации, но в своём настрое совершенно поверхностна и подспудно часто служит политическим целям.

И хотя сотни серьёзных городских духовников страдают от необходимости посвящать свои лучшие силы административным и общественным делам, а не бедным, больным и потерянным, всё же церковные власти остаются приверженными этому подходу, ибо цель оправдывает средства, и священник не должен знать личных пожеланий, но только благо народа, что, однако, оказывается синонимом принадлежности к церкви. Как народ внутренне относится к Христу, постигает ли он Его Слово в правильном смысле и стремится ли претворить его в жизнь, об этом, пожалуй, тоже заботятся, но лишь во вторую очередь. Главное стало второстепенным, а второстепенные — главным.

Это превратное состояние, естественно, со временем не могло остаться скрытым и от мирян, и так возникли секты. Их изначальным намерением было не ниспровержение существующего, но возрождение забытого; и со священным рвением они посвятили себя обновлению христианства изнутри. Надо сказать, что в этой задаче они в значительной степени преуспели, по крайней мере, гораздо больше, чем церкви, не считая исключений. Прежде всего, секты достигли распознания, что в христианстве решающим фактором оказывается не число, а дух, наполняющий приверженцев.

Ради этой цели они приносили и продолжают приносить любые жертвы, проявляя мужество, которое порой поражает. Правда, при этом часто они упускали из виду должные границы, принимая нетерпимость за убеждённость и становясь недоброжелательными к инакомыслящим.

Поэтому многие из тех, кто понимал христианство как слишком возвышенное, чтобы признать в нём принуждение или желать поддаваться необъективному влиянию, в свою очередь, держались в стороне. В то же время стала ощутимой потребность понять учение Христа не только в его значении для отдельного человека — что настоятельно подчёркивалось сектами, — но и в его мировом значении и в более широкой взаимосвязи космических свершений. Во-первых, именно Мировая война с её неразрешимыми загадками настоятельно выдвинула это требование. Затем — естественнонаучная мысль, что со времён Дарвина и Геккеля всё более овладевала образованными и необразованными. Люди желали знать, знать и — переживать. —

Так однажды пришёл оккультизм и приоткрыл завесу. Пришла возродившаяся мистика и обещала разочарованным людям то, чего они требовали всеми фибрами своего измученного сердца: окончательное единение с Богом. Теология отказала; теперь попытки предпринимала теософия, то под тем, то под иным именем. И миллионы слушали её послание, которое звучало совсем иначе, нежели прежнее, гораздо более знакомо, гораздо более отрадно. Что такое современный мистицизм? Это характерное бегство из шума в тишину, из ясности в сумерки, из множества в одно, из рассеяния в собранность, из вещного в душевное. В этой реакции против отчуждённой культуры он совпадает с мистицизмом прежних времен, но отличается от него в одном важном отношении. А именно, современный «мистик» берёт с собой в своё уединение всё культурное достояние своего времени, как материальное, так и духовное. В результате этот «новый мистицизм» далеко не такой односторонний, однозначный и характерный, как старый, но он переливается самыми колоритными красками, сменяет серую религиозную мантию старой мистики лёгким эстетическим облачением. Он становится неким поэтическим преображением мира. (*Вальтер Хоффман, Религия в истории и современности IV.)

В этом факте заложена притягательность современного мистицизма, но и его опасность. Как легко обычный человек, который лишь час от часу ищет возвышения, впадает в видимость, а не в бытие. Как легко он в восторженном одухотворении поддается неопределённому чувству, которое он считает совершенной религиозностью, вместо того чтобы следовать никогда не обманывающему «духовному» ощущению в христианстве действия! И как легко при этом возникает та пропасть между учением и жизнью, между теорией и практикой, которая как раз сегодня столь часто обнаруживается у приверженцев оккультных мировоззрений! Более того, люди сами доходят до того, что сознательно допускают это противопоставление и оправдывают его указанием на то, что духовное в нас никогда не может быть затронуто злом, а следовательно, ничто не может по-настоящему причинить нам вреда. —

К каким последствиям должен привести такой принцип, может оценить тот, кто знает, сколько нерешительности, инертности и снисходительности и без того присуще нравственному подходу в отношении человека. Старый мистицизм, особенно христианский, по крайней мере, в доброй части, с горькой серьёзностью воспринимал преодоление мира через полный разрыв с материализмом. Он действительно хотел отречься от мира, чтобы найти Бога. Новый мистицизм, с другой стороны, особенно в той мере, в какой он вдохновлен Америкой, стремится овладеть миром гораздо более изощрённым образом, чем способен обычный материализм. В то же время он похваляется тем, что приносит переживание Бога, как никогда прежде. Расхваливаются оккультные упражнения, поскольку они должны позволить даже самым простым людям достичь этого состояния без каких-либо нравственных усилий. Как заманчиво! При этом на первом плане во всех письменных и устных наставлениях современных фарисеев, как Абдрушин именует проповедников оккультизма, всегда стоит успех. Что светит человеку сегодняшнего дня больше, чем он? «Самореализация» — прекрасное название, данное этому идолу на их языке; на самом деле, конечно, это самый вопиющий эгоизм. Как может быть иначе с религиозным настроем современного человека! Довольно часто старый мистицизм уже выливался в определённый пантеизм или, по крайней мере, граничил с ним. Но даже в этих пантеистических отклонениях перед взором людей был вездесущий, всем управляющий Бог, к которому хотели прийти. Современные же люди, напротив, с самого начала, в полнейшем познании, становятся на почву монизма, окрашен ли он в идеалистические, эстетические или реалистические тона, и тем самым стаскивают божественное вниз, в прах, или рассеивают в ничто. «В гармонии с бесконечным!» — таков их призыв. Однако они не хотят возвысить свою сущность к Свету, навстречу бесконечности; напротив, скорее он должен спуститься к ним, чтобы только через них добиться признания. Какое безумие, какая эксцентричность человека по отношению к своему Богу! Мы берём малейшее шевеление внутри нас под микроскоп самонаблюдения. Мы анализируем, разлагаем, расчленяем нашу душевную жизнь до тех пор, пока в наших руках не останется ничего целого, ничего живого, только для того, чтобы, быть может, в самом сокровенном уголке нас самих всё же ещё открыть однажды Бога. Напрасно! Мы сталкиваемся только с собственной недостаточностью и скудостью, когда предаёмся тщетной саморефлексии и мистическим грёзам. На самом деле, нет никого более неудовлетворённого и беспокойного, чем современный человек. Подобно Агасферу, он находится в вечном скитании. Расщеплённый и разорванный в самом себе, он лишён как раз того, чего так горячо желал и к чему стремился: внутренней уравновешенности, душевной гармонии.

Разумеется, оккультизм, спиритизм и мистицизм открывают тысячи врат, чтобы «потустороннее» устремилось потоком в человека. Но действительная помощь ему от этого едва ли выпадает. Во любом случае, при этом разыгрывается столько неправильного, расплывчатого и опасного, что предупреждение Абдрушина в отношении этих вещей оказывается уместным. Уже чисто разумное размышление должно было бы сказать нам, что Бог никогда не может противоречить Себе, если Он истинно открывается. Однако подобное происходит бессчётное число раз во время так называемых медиумических демонстраций. Вовсе не следует отрицать, что высоко стоящие духи при случае могут передавать ценные разъяснения. Тем не менее врата к святейшему всегда останутся для них закрытыми, потому что они люди и потому что Божественное как таковое недоступно людям. Что в нашей власти, и что должно быть развито до высшей завершённости — это духовное в нас. Злосчастное переплетение божественного и духовного повинно в том, что мы больше не видим близлежащего; это настоящее препятствие на пути к Свету. Современный человек хочет летать прежде, чем научится ходить, да, он хочет летать, хотя у него не выросли крылья, как некогда у Икара. Восторженность по отношению к восточной йоге и западному учению о новом мышлении не следует понимать иначе.

Будем трезвыми, будем предметными. Царство Божье приходит не во внешних жестах, но явлением душевной силы. Только когда мы станем полностью искренними по отношению к самим себе, мы сможем надеяться на духовный рост и сможем медленно, медленно восходить туда, в притягательный рай. Будем радоваться, решение близится! Зло не должно более удерживать власть среди нас. Будучи непоколебимыми при всех спорах во мнениях, при раздорах партий и конфессий, утвердимся в слове Того, Кто сказал: «Я есмь путь, истина и жизнь». Тогда нам нечего бояться, но можно уверенно идти навстречу окончательной битве. В Послании Грааля Абдрушина у нас есть горящая лампа, которую наша душа, как мудрая дева, несёт во всяком мраке и просвещает тех, кто ещё пребывает в тени смерти. Ибо сегодня мы, наконец, стоим близко к тому часу, когда наступает следующий великий этап творения, являющий собой безусловный подъём и приносящий то, что должен был принести уже первый этап со становлением человека: рождение одухотворённого цельного человека.

Человека, который оказывает продвигающее и облагораживающее воздействие на всё грубо-вещественное творение, в чём и состоит истинная цель людей на Земле. Тогда уже не останется места для прикованного к пространству и времени материалиста. Он будет чужим и безродным во всех землях. Он иссохнет и пройдёт, как шелуха, отделяющаяся от пшеницы. «Следите за тем, чтобы вам не оказаться слишком легковесными при этом разделении!».

(Абдрушин: В Свете Истины, с. 22.)