32. ДЕТСКОСТЬ

Слово «детский» — это выражение, которое человеком в его легковесной и необдуманной манере речи в большинстве случаев применяется ложно.

Сдерживаемое инертностью духа, выражение это оказывается недостаточно проникнуто ощущением, чтобы он имел возможность и правильно его постичь. Но кто не охватил его во всём объёме, тот никогда не сможет и правильно использовать его.

И всё же именно детскость предлагает людям прочный мост для восхождения к светлым вершинам, к возможности созревания каждого человеческого духа и к совершенствованию для вечного бытия в этом творении, которое является домом Бога Отца, который Он предоставляет людям в распоряжение, если… они остаются в нём приятными Ему гостями. Гостями, которые не причиняют вреда в пространствах, что были милостиво лишь предоставлены им для использования, со всегда богато накрытыми столами.

Но как же далёк теперь человек от столь необходимой ему детскости!

И всё же без неё он не сможет ничего достичь для своего духа. Дух должен обладать детскостью, ибо он есть дитя творения и останется им, даже обретя полную зрелость.

Дитя творения! В этом заложен глубокий смысл, ибо он должен развиваться в дитя Божие. Достигнет ли он когда-нибудь этого, зависит только лишь от степени познания, которую он волен обрести в своём странствии сквозь всю вещественность.

Но вместе с наличием этой воли должно проявляться также и дело. На духовных уровнях воля есть одновременно и дело. Воля и дело там всегда едины. Но это так лишь на духовных уровнях, не на вещественных. Чем плотнее, тяжелее уровень вещественности, тем более удалено дело от воли.

То, что плотность оказывает сдерживающее влияние, можно видеть уже в звуке, который в движении должен пробиваться сквозь вещественность, сдерживающую его по роду плотности. Это отчётливо распознаётся уже на коротких расстояниях.

Если человек колет дрова или при каком-либо строительстве забивает гвоздь в балку, то можно вполне отчётливо видеть удар его ручного инструмента, тогда как звук от него настигает лишь через несколько секунд. Это столь заметно, что, пожалуй, любой человек тут или там уже однажды переживал это.

Подобным образом, но ещё гораздо тяжелее это между волей и делом у человека на Земле. Воля вспыхивает в духе, в духе она тотчас является делом. Но чтобы эту волю зримо оформить в грубой вещественности, ему требуется ещё и грубо-вещественное тело. Уже только в импульсе каждое тело действует по прошествии нескольких секунд после вспышки воли. При этом исключается более длительная работа переднего мозга, которая обычно должна опосредовать путь воли вплоть до отпечатывания её в деятельности тела.

Настоящий путь занимает несколько более долгий маршрут. Также порою до дела доходит лишь слабо или вообще не доходит, ведь на долгом пути желание слабеет или совсем блокируется раздумывающим рассудком.

При этом рассмотрении я хотел бы привести, собственно, не относящееся сюда указание на оставляемое без внимания и всё же отчётливо зримое в человеческих поступках воздействие закона творения относительно притяжения однородного:

Человеческие земные законы разработаны земным рассудком, а также им и осуществляются. Поэтому рассудочно продуманные планы, то есть обдуманные поступки как таковые наказываются строже и расцениваются как худшие, чем поступки, произошедшие в аффекте, то есть необдуманно. Эти последние в большинстве случаев получают дозволенное смягчение.

В действительности это имеет некую неприметную для человека взаимосвязь в однородности рассудочной деятельности под принуждением законов творения для всех тех, кто безоговорочно склоняется перед рассудком. Для них это вполне понятно.

Тем самым, не зная того, большую часть погашения вины в случае поступка в аффекте отводят духовному уровню. Законодатели и судьи не подозревают об этом, поскольку они исходят из совершенно других, чисто рассудочных основных положений. Тем не менее в случае более глубокого размышления и знания действующих законов творения всё это предстаёт в совершенно ином освещении.

Впрочем и в случае иных земных суждений и рассуждений живые законы Бога в творении действуют сами по себе полностью самостоятельно и не подвержены влиянию по-земному человеческих законов и понятий. Пожалуй, ни один серьёзный человек не придёт к мысли, что действительная вина, а не только лишь та, что была отмечена как таковая людьми, одновременно с понесённым наказанием, продиктованным земным рассудком, может быть снята и перед законами Бога!

Уже на протяжении тысячелетий это были почти что два отдельных мира, разделённых человеческим поведением и мышлением, несмотря на то что они должны быть только одним миром, в котором действуют одни лишь законы Бога.

Посредством такого земного наказания может последовать погашение только в том случае, если законы и наказания полностью согласуются с Божьими законами творения.

Есть также два вида аффектов. В первую очередь уже описанные, которые, собственно, следует назвать импульсами, а помимо них аффекты, вспыхивающие в переднем мозге, то есть не в духе, и относящиеся к отделу рассудка. Они необдуманны, однако не могут иметь такого же смягчения, как импульс-поступки.

Но правомерное различие в этом плане смогут точно обнаружить лишь те люди, которые знают все законы Бога в творении и осведомлены об их воздействиях. Это должно оставаться уделом лишь грядущего времени, когда среди людей также уже не будет никаких произвольных поступков, ведь они обретут духовную зрелость, которая позволит им во всём их поведении и мышлении вибрировать в одних только законах Бога.

Это отступление должно лишь побудить к размышлению, оно не относится к настоящей цели доклада.

При этом следует только отметить, что воля и дело на духовных уровнях едины, что на вещественных уровнях они, однако, разделяются родом вещества. А потому Иисус однажды уже сказал людям: «Дух бодр, плоть же немощна!». Плоть, здесь подразумевается грубая вещественность тела, доводит до дела не всё, что в духе уже было волей и делом.

Но всё же и на Земле в грубо-вещественном облачении дух мог бы принуждать к тому, чтобы его желание всегда претворялась в грубо-вещественное дело, если бы он не был слишком инертным для этого. Он не может возлагать на тело ответственность за эту инертность, ибо тело дано всякому духу лишь как инструмент, которым он должен научиться владеть, чтобы правильно с ним обходиться. —

Итак, дух — это дитя творения. И он должен быть в нём детским, если он хочет исполнить ту задачу, ради которой он пребывает в творении. Высокомерие рассудка отдалило его от детскости, ведь он не мог «понять» её как то, чем она действительно является. Но тем самым он потерял опору в творении, которое теперь должно исторгнуть его как чужака, как нарушителя мира и вредителя, чтобы иметь возможность самому оставаться здоровым.

И так произойдёт, что люди сами выроют себе могилу своим ложным мышлением и своим образом действий. —

Как странно, что всякий человек, желающий, чтобы рождественский праздник однажды правильно воздействовал на него, сначала при этом должен попытаться перенестись в детство!

Ведь в этом просматривается довольно отчётливый признак того, что он вообще не способен как взрослый в ощущении пережить рождественский праздник. Это совершенно отчётливое доказательство того, что он потерял нечто, чем он обладал в детстве! Почему это не побуждает людей подумать!

Опять же, инертность духа препятствует им в том, чтобы всерьёз иметь с этим дело. «Это для детей, — думают они, — а у взрослых на это совершенно нет времени! Они должны обдумать нечто более серьёзное».

Более серьёзное! Под этим более серьёзным они подразумевают лишь погоню за земным, то есть работу рассудка! Рассудок быстро оттесняет воспоминания далеко назад, чтобы не потерять первенства в том случае, если однажды будет дано пространство ощущению!

Во всех этих кажущихся столь малыми фактах можно было бы распознать величайшее, если бы только рассудок предоставил на это время. Но он имеет верховенство и борется за него со всей хитростью и коварством. То есть не он, но в действительности борется то, что использует его как орудие и таится за ним: тьма!

Она не хочет допустить, чтобы в воспоминаниях был найден Свет. А как дух жаждет того, чтобы найти Свет и черпать из него новую силу, вы распознаете в том, что с воспоминаниями о Рождестве в детстве пробуждается и неопределённая, почти горестная тоска, способная временно смягчить настрой многих людей.

Этот смягчённый настрой может стать лучшей почвой для пробуждения, если бы он был использован сразу, а также со всей силой! Но, к сожалению, при этом взрослые лишь погружаются в мечтательность, в которой восходящая сила расточается, проигрывается. А в мечтательности проходит мимо и благоприятный случай, без пользы и применения.

Даже если некий человек и позволит себе при этом проронить несколько слезинок, он устыдится их, попытается их скрыть, подтянется рывком тела, в чём зачастую можно распознать бессознательное упрямство.

Сколь многому люди могли бы научиться из этого всего. Не зря в воспоминания о детстве вплетена некая тихая грусть. Это бессознательный отголосок ощущения того, что было потеряно нечто, оставившее за собой пустоту, неспособность по-прежнему ощущать по-детски.

Но вы же наверняка часто замечали, какое чудесное и освежающее воздействие оказывает одним своим тихим присутствием каждый человек, из глаз которого тут и там показывается детское сияние.

Взрослый не должен забывать, что детскость — не ребячество. Однако теперь вы не знаете, отчего детскость может оказывать такое воздействие, что это вообще такое! И почему Иисус сказал: «Станьте как дети».

Чтобы вникнуть в то, что такое детское, вы должны в первую очередь прояснить то, что эта детскость вовсе не связана с ребёнком как таковым. Вы ведь наверняка сами знаете детей, которым на самом деле не хватает этой прекрасной детскости! Так что есть дети без детскости! Злобный ребёнок никогда не будет действовать по-детски, так же как и непослушный, собственно, невоспитанный!

Отсюда становится ясно, что детскость и ребёнок — это два самих по себе самостоятельных явления.

То, что на Земле называется детским, является ответвлением воздействия чистоты! Чистоты в высшем, а не только в земном-человеческом смысле. Человек, который живёт в луче божественной чистоты, который предоставляет в себе пространство лучу чистоты, тем самым обретает и детскость, будь то в детском возрасте, либо уже будучи взрослым.

Детскость является результатом внутренней чистоты или признаком того, что такой человек предан чистоте, служит ей. Ведь это всё лишь разный способ выражения, в действительности же — всегда одно и то же.

Следовательно, только лишь чистый в себе ребёнок может действовать по-детски, и тот взрослый, который оберегает в себе чистоту. Поэтому он действует освежающе и живительно, пробуждая также доверие!

А там, где есть истинная чистота, может утвердиться и подлинная любовь, ибо Божья любовь действует в луче чистоты. Луч чистоты — это её путь, по которому она ступает. Она не могла бы пройти иначе.

Кто не принял в себя луч чистоты, для того никогда не найдётся и луча Божьей любви!

Но человек лишил себя детскости, отвернувшись от Света из-за своего одностороннего рассудочного мышления, которому он принёс в жертву всё, что могло возвысить его, и так он приковал себя к этой Земле, то есть к грубой вещественности, тысячею цепей, которые держат его в своём плену до тех пор, пока он сам не освободится от них, что, однако, не может произойти посредством земной смерти, но возможно в одном лишь духовном пробуждении.