145. ДОЛГ И ВЕРНОСТЬ

Исполнение долга всегда считалось высшей человеческой добродетелью. Среди всех народов она занимала ранг, стоящий выше всего остального, ещё выше, чем сама жизнь. Она так ценилась, что удержала первое место даже среди людей рассудка, для которых в конце концов уже не было ничего святого, кроме собственного рассудка, перед которым они рабски склонялись.

Сознание необходимого исполнения долга осталось, его не могло поколебать даже господство рассудка. Но тьма всё же нашла точку атаки и подточила корень. Здесь, как и везде, она сместила понятие. Представление об исполнении долга осталось, но сам долг был установлен рассудком, а тем самым оказался привязанным к земле, фрагментарным и несовершенным.

А потому лишь самоочевидно, что человек ощущения зачастую не может признать правильным определённый ему долг. Он вступает в противоречие с самим собой. Он также считает исполнение долга одним из верховных законов, которые должен выполнять человек, но в то же время ему приходится говорить себе, что при исполнении возложенных на него обязанностей порой он действует вопреки своим убеждениям.

В результате этого не только внутри того человека, который мучает себя таким образом, но и в тонко-вещественном мире вследствие его состояния возникают формы, создающие и в других неудовлетворённость и разлад. Таким образом на более широкий круг переносится склонность к придирчивости и недовольству, настоящую причину которой никто не способен обнаружить. Её нельзя распознать, потому что воздействие приходит из тонкой вещественности. Через живые формы, создаваемые человеком ощущения, пребывающем в разладе между порывом к исполнению долга и ощущением, желающим иного.

Теперь, чтобы исправить это зло, здесь должны произойти изменения. Долг и внутреннее убеждение должны быть всегда созвучны друг другу. Это ложно, если человек распоряжается своей жизнью, чтобы исполнить долг, который он не может признать правильным в себе самом!

Только в согласии убеждённости и долга его жертва приобретает действительную ценность. Если же человек распоряжается своей жизнью только чтобы исполнить долг без убеждения, то этим он низводит себя до продажного наймита на службе у другого, который подобно наёмникам сражается ради денег. Сражение такого рода становится убийством!

Но если кто-то расстаётся с жизнью из убеждения, то в таком случае он несёт в себе и любовь к тому делу, за которое он добровольно решил сражаться.

И одно только это имеет для него высокую ценность! Он должен делать это ради любви. Из любви к делу! Тем самым и долг, который он тем самым исполняет, становится живым и возвышается настолько, что он ставит его исполнение превыше всего.

Таким образом совершенно само по себе мёртвое и закоснелое исполнение долга отделяется от живого. И только живое имеет духовную ценность и эффект. Всё другое может служить лишь земным и рассудочным целям, быть выгодным для них, да и то ненадолго, но лишь временно, поскольку одно лишь живое сохраняет постоянство существования.

Так исходящее из убеждения исполнение долга становится подлинной, желаемой верностью, самоочевидной для выполняющего его. Он не хочет и не может поступать иначе, при этом он не может оступиться или упасть, ибо верность его подлинна, тесно связана с ним, более того, есть даже неотъемлемая его часть.

Поэтому слепое послушание, слепое исполнение долга стоит так же мало, как и слепая вера! Тому и другому недостаёт жизни, потому что им недостаёт любви!

По одному лишь этому человек тотчас же распознает разницу между подлинным сознанием долга и лишь привитым чувством долга. Одно пробивается из ощущения, а другое понимается лишь рассудком. А потому любовь и долг никогда не могут противостоять друг другу, но они едины там, где они подлинно ощущаются, а из них расцветает верность.

Где недостаёт любви, там нет и жизни, там всё мертво. На это уже часто указывал Христос. Это заложено в первозданных законах творения, а потому без исключений охватывает миры.

Исполнение долга, которое добровольно и лучезарно пробивается из человеческой души, и то, которого придерживаются ради земной награды, никогда нельзя спутать друг с другом, напротив, их очень легко различить. Поэтому позвольте возникнуть в вас подлинной верности или держитесь подальше от того, чему вы не можете хранить верность.

Верность! Часто воспевалась, и всё же никогда не была понята! Понятие верности, так же как и всё, земной человек стянул глубоко вниз, сузил и втиснул в жёсткую форму. Великое, свободное, прекрасное в нём стало невыразительным и холодным. Самоочевидное — намеренным!

Верность согласно нынешним понятиям перестала принадлежать благородству души и сделалась свойством характера. Разница как между днём и ночью. Таким образом, верность стала бездушной. Она стала долгом там, где она необходима. Тем самым её объявили самостоятельной, стоящей на собственных ногах, целиком для себя, а потому… ложной! Она также была искривлена и искажена по человеческому разумению.

Верность является не чем-то самостоятельным, но лишь свойством любви! Правильной любви, которая охватывает всё. Но охватывать всё вовсе не означает объять одновременно всё согласно человеческому пониманию, что находит выражение в известных словах «объять весь мир»! Охватывает всё значит: может быть направлена на всё! Как на личностное, так и на дело! Она не связана лишь с чем-то совершенно определённым, не определена быть односторонней.

Правильная любовь не исключает ничего, что чисто или хранит чистоту, всё равно, касается ли это личности или отечества, а также работы или природы. В этом состоит её всеохватность. И свойство этой правильной любви — верность, которую нельзя умалять и по-земному сужать в мышлении, так же как и понятие целомудрия.

Нет действительной верности без любви, как нет и подлинной любви без верности. Но земной человек сегодняшнего дня называет верностью исполнение долга! Жёсткую форму, которая не требует, чтобы вибрировала и душа. Это ложно. Верность есть только свойство истинной любви, слитой воедино со справедливостью, но не имеющей ничего общего с влюблённостью.

Верность покоится в вибрациях ощущения духа, становясь таким образом свойством души.

Сегодня при исполнении долга человек зачастую надёжно служит другому человеку, которого внутренне он должен презирать. Это, естественно, нельзя назвать верностью; это остаётся лишь исполнением взятого на себя земного долга. Это чисто внешнее дело, что во взаимодействии может принести человеку также лишь внешнюю пользу, будь то польза, касающаяся земных средств или земного престижа.

Истинная верность в таких случаях установиться не может, поскольку она требует добровольного преподнесения вместе с любовью, от которой она неотделима. Поэтому верность и не может действовать одна!

Но если бы люди жили истинной любовью, как это угодно Богу, то одно лишь это обстоятельство дало бы рычаг к тому, чтобы изменить многое, даже всё, среди людей! Тогда ни один внутренне достойный презрения человек не мог бы ни выстоять, ни тем более преуспеть на Земле. Тотчас настало бы великое очищение.

Внутренне достойные презрения люди не могли бы наслаждаться земными почестями, а также занимать должности, ведь одно только рассудочное знание не даёт права на должностные полномочия!

Тогда исполнение долга было бы всегда безусловной радостью, а любая работа — удовольствием, ведь в таком случае всё мышление, весь образ действий полностью пронизаны истинной богоугодной любовью и наряду с непоколебимым ощущением справедливости несут с собой и верность. Ту верность, которая, как самоочевидность, сама по себе остаётся неизменной и не рассматривается в качестве требующей вознаграждения заслуги.